– Тем более говорите.

– Слушаюсь… Мадемуазель вижу впервые, а такое чувство, будто видел её раньше. Как это называется?

– Дежавю.

– Вот оно. Слово забыл. Говорю же, ерунда. Что теперь, Родион Георгиевич?

– Вернусь в третий номер, – ответил Ванзаров громко, заметив, как за углом прячется Андреев, и добавил: – Затем на каток.

Вероятно, Бранд ожидал чего-то более занимательного.

– На каток? – повторил он. – А что там делать?

– Прокатимся.

23

– Господа, прошу простить, сейчас это решительно невозможно.

Иволгин говорил почтительно, но фигура его выражала непоколебимый запрет: на лёд никто не допускается. Даже почтенные члены Общества. И точка. Выдать коньки отказался категорически.

Посторонним на льду делать было нечего. Лёд принадлежал конькобежцам, которые носились по линии пруда. Тренировочные забеги на скорость не отличались от состязаний. Только призы не давали и финишную ленточку не натягивали. Бегуны были в спортивной форме, то есть в тёплых трико, шерстяных свитерах грубой вязки, кожаных перчатках и тёплых вязаных шапочках, облегавших голову колпаком. На спины нашиты квадраты белёной ткани с крупными чёрными цифрами.

– Сколько продлится тренировка? – спросил Ванзаров, невольно следя за быстролетящими фигурами.

– Около двух часов.

– Хорошо бегут, ах, хорошо, – сказал Бранд. Он увлёкся, окончательно забыв, зачем они здесь.

– Лучшие спортсмены, – не без гордости ответил Иволгин. – За небольшим исключением.

В этот момент конькобежец под номером 33, который сильно отстал от основной группы, рухнул на пустом месте, будто срезанный камыш. Шлёпнулся боком, раскинув руки, его развернуло по инерции. Сев на льду, он возмущённо стукнул кулаком. Как ребёнок, которому не купили игрушку.

– Какая досада, – посочувствовал поручик.

Распорядитель хмыкнул довольно презрительно:

– С ним такое происходит регулярно. Господин Котов чудесный человек, но у него печальный недостаток.

– Считает себя спортсменом? – спросил Ванзаров, наблюдая, как упавший поднялся и коряво пытается пристроиться к трём бегунам, чтобы закончить дистанцию.

– Не просто спортсменом – чемпионом. Принимает участие и в забегах, и в фигурном катании. С неизменным результатом. Классический неудачник. Летом на лодочках катается, а зимой на льду себе развлечение нашёл, – Иволгин не скрывал иронии.

– Упрямства ему не занимать, – заступаясь за беднягу, заметил Бранд. Он всегда был на стороне униженных и оскорблённых. Хоть и полицейский.

Публика встретила конькобежцев на финише бурными криками. Одинокие личности стояли по берегу, основная толпа собралась на веранде павильона. Как по команде, болельщики повернулись к большой аспидной доске, на которой были написаны фамилии и цифры, плохо различимые издалека. Кое-кто получал от господина у доски купюры, остальные бросали скомканные бумажки на пол.

Среди разгорячённого мужского общества была заметна одинокая дама. Она не приняла участия в ставках, держалась у столика с закусками, пригубила рюмку ликёра. Не заметить ярко-красный полушубок с вышивкой, пушистый воротник и шапочку с ярким пером было так же трудно, как не заметить тропическую птичку в русских снегах. Взгляд её остановился на Ванзарове. И не отрывался дольше, чем позволено невинному женскому любопытству.

– Похоже на тотошник, – сказал Ванзаров.

– Именно так, – без тени смущения ответил Иволгин.

Почему в центре столицы устроены азартные игры на тотализаторе, запрещённые везде, кроме ипподрома, спрашивать не имело смысла. Приставу Кояловичу виднее, что у него на участке творится.

– Господа Протасов и Картозин присутствуют?

– Протасов ставки принимает, Картозин только что в забеге участвовал, номер 15, наш чемпион-победитель. Если возможно, сейчас их не трогайте. – Распорядитель проявил заботу. – Вспомнил одну странность, господин Ванзаров.

– Не скрывайте, господин Иволгин.

– Вчера, когда Иван катался, я, признаться, вышел посмотреть на новенькую, мне показалось… Показалось… Как бы это сказать…

– Говорите как есть.

– Мне показалось, что все, кто был на льду, будто ждали, что с Иваном что-то случится. Следили, как он катается. Нет, зря сказал, пустое… Выдумка… Показалось…

– Благодарю вас, – ответил Ванзаров. – Иногда кажется то, что происходит. Знаете всех посетителей катка?

Распорядитель согласился с достоинством джентльмена: его обязанность знать всех. Подняв веточку, Ванзаров нарисовал на снегу вензель: буква «М», перечёркнутая «I» десятичной.

– У кого такие инициалы?

Иволгин оглянулся, будто опасаясь, и затёр снег ботинком:

– Таких нет.

Даже Бранд заметил, как странно повёл себя до сих пор уверенный господин.

– Утром на льду был написан этот вензель, – продолжил Ванзаров.

– Не могу знать! – вскрикнул Иволгин и овладел собой. – Пришёл, когда уже залили лёд. Господа, прошу простить, я всего лишь распорядитель катка.

Обычно Ванзаров вытаскивал из человека то, что тот отчаянно скрывал. Не применяя силы или борцовских приёмов. Но к ним быстро приближался господин, одетый в пальто светлого драпа с куньим воротником. Мгновенный портрет отметил цветущий вид, что для мужчины около пятидесяти добродетель, хорошо стриженные бакенбарды без усов и бородки, начальственную строгость в лице.

– Что это значит? – сурово вопросил он и бросил через плечо: – Здравствуйте, господин Бранд.

– Здравия желаю, – отрапортовал поручик, склонился к плечу Ванзарова и прошептал: – Господин Срезовский Михаил Ионович, председатель Общества. Фактически владелец катка.

– Почему являетесь, когда на катке публика? Пугаете нашего распорядителя. Вы кто такой?

Вопрос был брошен в лицо чиновнику сыска. Ванзаров ответил.

– Знаю, что из сыскной, – не сбавлял напор Срезовский. – Кто вам дал право здесь находиться? Что вынюхиваете? Что тут забыли?

Бранд издал звук, будто слова ползут из горла и не могут вылезти.

– Проводится розыск по убийству, – ответил Ванзаров.

Срезовский небрежно махнул рукой:

– Что за чушь? Кто убит?

– Иван Фёдорович Куртиц. Его отец настоятельно просил найти убийцу. У вас имеются возражения?

– Но какое ещё… – начал Срезовский, и тут смысл сказанного наконец проник сквозь стену самоуверенности.

Председатель Общества снял котелок, провёл рукой по лбу, будто у него жар. Лицо его поблекло и осунулось.

– Боже мой, – проговорил он. – Но ведь это ужасно… Ивана Фёдоровича убили… Какой ужас… В такой момент… Завтра у нас торжественное открытие состязания на звание чемпиона России по фигурному катанию… А тут будет рыскать полиция… Господин Бранд, как же так?

Бранд мог бы пояснить, если бы ему дали слово.

– Полиция рыскать не будет, – ответил Ванзаров. – Расследование конфиденциальное. Прошу хранить молчание. Никому не сообщать, что случилось. Вам ясно, господин Срезовский?

– Куда уж яснее. – Он нахлобучил котелок. – Подумать нельзя: Ивана Фёдоровича убили… Добрейший юноша, а какой талант конькобежца… Ждали, что возьмёт не меньше второго приза на состязаниях… Ошибки быть не может?

Ванзаров промолчал. Срезовский кивнул распорядителю и отправился к павильону.

– Сколько у вас садовых работников? – спросил Ванзаров.

– Пятеро, – ответил Иволгин. – Только сейчас их нет, отпущены до вечера.

– Кто есть из обслуги?

– Егорыч, старший садовник.

Ванзаров попросил проводить. Иволгин повёл по дорожке, которая огибала пруд, к каменному домику под скошенной крышей. Летом здесь размещался учебный класс Общества спасения на водах. Зимой, когда спасать на льду скучно, домик приютил старшего садовника.

Егорыч, в валенках и холщовом фартуке, рубил дровишки. Господам поклонился, сняв шапку, но топорик не выпустил.

– Этот предмет вам знаком?

Бранд увидел, что в руке Ванзарова появилась толстая сигара. Вот для чего заходил в номер, а поручика в коридоре оставил.