Толковый юноша: говорит чётко, складно, рассудительно.

– Почему не сразу поверили, что умер ваш брат?

Митя глянул на отца.

– Говори уж, чего скрывать.

– Слушаюсь, отец. – Митя тронул галстук-регат  [32] . Подобный сейчас мучил шею Ванзарова. – В начале года мы поехали в Москву. Отец дал Ивану поручение оставаться. Он не имел права приехать в Петербург. Это самовольство.

Фёдор Павлович одобрительно качнул головой.

– Не мог пропустить завтрашние состязания? – спросил Ванзаров.

– Не знаю, что ему на ум пришло.

– Откуда у Ивана Фёдоровича костюм для состязаний в фигурной езде по льду?

– Был заказан у портного. К состязаниям.

– Ботинки с коньками тоже взял у портного?

Фёдор Павлович выразил на лице презрение к безграничной тупости полиции.

– Лучшим фигуристам дозволено хранить коньки на складе катка, – сказал он с явным неудовольствием.

– Вы разрешали Ивану пользоваться вашей комнатой для переодевания?

– Сын, как откажешь. Какое отношение ваши вопросы имеют к смерти Ваньки? Что толком узнали?

Ванзаров позволил затянуть паузу.

– Вашего сына убили, – сказал он, когда терпение готово было лопнуть.

Куртиц смахнул невидимую пылинку с лацкана пиджака:

– Вот оно как оказалось.

– Почему просили пристава записать в протокол естественную смерть?

Судя по робкому взгляду, Митя об этом не знал. Фёдор Павлович закинул ногу на ногу.

– Не хотел, чтобы полиция испортила открытие состязаний. Сына всё равно не вернуть. А потом думаю: какого лешего пристав так легко согласился? Обрадовался, гадёныш. Не бывать этому. Зря, что ли, прохвоста кормим! – Он крепко стукнул кулаком по колену. – Значит, убили Ваньку. И как же?

– Отравление, – ответил Ванзаров. – Кому была выгодна смерть вашего сына?

Куртиц покрутил головой, будто обозревая тесную контору, заставленную кипами перевязанных бумаг.

– Намекаете на наследство? Вот вам без подробностей: каждый из сыновей знал, что продолжит семейное дело во главе с Иваном. Только все вместе или ничего не получат, – сказал он тихо. – Его все любили. Любимчик катка. Некому желать смерти Ваньке. Какого лешего его принесло в Петербург!

– Кто из его друзей может подписать записку вензелем «М» с «I» десятичной?

Отец с сыном обменялись немыми вопросами.

– Не припомню таких.

Митя подтвердил: среди их круга знакомых с такими инициалами никого нет.

Повисла тишина. Было слышно, как скрипнула входная дверь под трель колокольчика, как приказчик приветствует покупателя. Вдалеке засвистел городовой. Телега прогромыхала мимо магазина. Невнятный разговор приказчика. Звякнуло стекло прилавка.

Молчание прервал Ванзаров:

– Иван Фёдорович курил сигары?

Куртиц фыркнул:

– Эх вы, сыщик, простых вещей не знаете: фигуристам, участвующим в состязаниях, нельзя курить, лёгкие должны быть крепкими. Какие сигары.

– А вы, господин Куртиц?

– Что я?

– Предпочитаете папиросы?

Фёдор Павлович отчего-то смутился.

– Что скажут покупатели, если владелец фирмы спортивных товаров дымить будет, – сказал он. – Однако вкус сигарного табака почитаю.

– Сигару не раскуриваете?

В проницательность сыска Куртиц не поверил.

– Наболтали уже, – сказал он, выразив презрение к сплетникам. – Извольте, позволяю себе подобную слабость, когда один катаюсь по льду. Мороз и табак – приятное сочетание, знаете ли, особенно когда у табака сладковатый вкус. При чём тут сигары?

Вопрос Ванзаров спустил мимо ушей:

– Перед смертью ваш сын катался с барышней. Знаете, кто она?

Куртиц пожал плечами:

– К нему девицы так и липнут. Кто-то из общества. Какая разница.

– Вам знакома фамилия Гостомыслова?

Задумавшись, Фёдор Павлович сморщил бровь, глянул на Митю. Тот беззвучно подтвердил. Телепатическая связь между отцом и сыном.

– Ах да… Это же та самая московская генеральша, дочь у неё чудесно катается.

– Пригласили её на каток Общества?

– Приглашал. Да только получил решительный отказ.

– У Ивана Фёдоровича было при себе портмоне?

Раздражение выдалось игрой желваками.

– Скажи ему, – бросил Куртиц сыну.

– Батюшка подарил Ивану чудесное портмоне английской кожи с его вензелем, – ответил Митя так, будто не завидовал. – Иван им очень дорожил.

– Записной книжкой он пользовался?

Митя принялся разглядывать бумаги:

– В комплекте с портмоне.

– Вы по делу что разузнали? – не выдержал Фёдор Павлович.

Ванзаров позволил себе испытать терпение хозяина магазина до предела.

– Ваш сын приехал из Москвы утром в субботу, поселился в номере гостиницы Андреева, – сказал он, следя за движением лица Фёдора Павловича. – Приехал налегке, без вещей. Забрал костюм для состязания. Имел встречу с неустановленным лицом, от которого получил записку и сжёг её. После полудня пришёл на каток, переоделся в вашей комнате, упаковочную бумагу от нового костюма скомкал, бросил в угол, вышел на лёд и погиб.

Куртиц выслушал без эмоций.

– Отравил Ивана кто? – спросил он.

– У вас есть третий сын? – вопросом ответил Ванзаров.

– Ну есть… Кто вам сказал?

– Вы, господин Куртиц.

Фёдор Павлович выразил недовольство:

– Ещё в своём уме, ничего вам не говорил. Что за шутки?

– Вы сказали: «Каждый из сыновей». Если Дмитрий Фёдорович был один, вы бы сказали «оба сына». Значит, есть третий.

Куртиц глянул на чиновника сыска с уважением:

– Ишь какой прыткий. Алёшка тут ни при чём…

Митя молчал слишком старательно. Будто боялся проговориться.

– Где Алексей Фёдорович?

– Вот напасть. – Фёдор Павлович издал звук скользящего конька. – Он в Москве в Знаменском монастыре. Подался в трудники, чтобы потом в монахи. За что мне всё это? Сын погиб, другой от мира ушёл. Продам всё и уеду в Монте-Карло коротать деньки.

Митя молчал, стиснув губы ниточкой. Ванзаров подумал, что на юге Франции коньки не нужны. В казино с ними не пустят. Он нацепил на затылок шапку.

– Господин Куртиц, прошу проехать со мной.

– Ещё чего? Некогда мне.

– Это необходимо, – твёрдо сказал Ванзаров и добавил: – Мне открыла девушка…

– Моя дочь Настасья, – перебил Фёдор Павлович. – Служит у меня. Вроде секретаря. Толковая, моя кровь.

– Ваша горничная взяла расчёт после Рождественских праздников?

– Ещё чего. – Куртиц встал, потягиваясь. – Ушла в пятницу под вечер и загуляла. В доме бардак, приходится в ресторане Палкина всякой дрянью питаться. Куда прикажете, господин сыщик?

– В Юсупов сад.

– Надо же. Ну поехали. Митя, сбегай за извозчиком.

25

Пролётка остановилась у подъезда гостиницы. На той стороне улицы помощник пристава выделывал руками фигуры, будто перекидывал горы снега за спину. Не заметить его было так же трудно, как циркового клоуна. Городовой, стоящий на углу Большой Садовой и Екатерингофского проспекта, вежливо не замечал аттракцион начальства.

– Ишь ты, как Бранд старается, мельницу изображает. Наверняка напился. И в таком виде явиться на люди, – сказал Фёдор Павлович, демонстрируя обычное презрение к полиции благородного человека.

– Несёт службу со всем старанием, – ответил Ванзаров, обходя пролётку сзади. Он понял, что означают энергичные знаки. – Нам в сад.

– Вы же сказали: у Андреева?

– Извозчику здесь встать удобнее.

Куртиц неодобрительно покачал головой: если полиция об извозчиках заботится, куда мы скатимся! Так и до революции недалеко. Ужасный век, ужасные нравы…

Он перешёл улицу, не замечая проносившиеся сани. Швейцар открыл калитку, с поклоном держась за козырёк фуражки. Куртиц прошёл мимо, похлопал по согбенной спине, как покупатель хлопает добрую лошадь. Ванзаров дал знак Бранду не соваться. Скрывая досаду, поручик козырнул и остался топтать уличный снег.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».